С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще;
она смотрит ему в ресницы - почти тигрица, обнимающая детеныша.
В. П.
она смотрит ему в ресницы - почти тигрица, обнимающая детеныша.
В. П.
Я могу слушать его часами и смеяться до слез. Мы сидим на бульваре, разглядываем прохожих, придумываем про них истории. Мне давно (а может быть, никогда) не было ни с кем так интересно. Он приближает ко мне лицо и вглядывается в глаза. Я нервничаю и дергаюсь. Он говорит: «стой смирно и не приплясывай». И я слушаюсь, а он всё смотрит и смотрит. Сентябрь то печет нам в спину еще по-августовски теплым солнцем, то загоняет в кафе уже октябрьским ветром. Мы важничаем, рассуждаем о вечном и смеемся сами же над собой. Я почти ничего не знаю, а он не устает мне рассказывать. Но это случилось. Я успела сказать: «не надо», но сбежав, всё еще чувствовала его незаконченный поцелуй на своих губах. Он написал мне позже, что не удержался. А потом говорил еще так много - про порыв, про очаровательность, про сладкий мед и всё такое же приторное и запутанное. Он обещал, что такого больше не повторится, что не хочет, чтобы это препятствовало нашему дальнейшему общению. Но я не знаю, как мы преодолеем смущение, которое, естественно, возникнет. Он, увы, не тот, кого я ищу. Он из тех сложных, запутанных и загадочных мальчиков, которых я так люблю, и которые никогда не смогут мне дать того, что я так сильно желаю. Он зовет меня в поход на край света – просто стоит протянуть ему руку, перейти границу и стать свободной, может быть, даже влюбленной, но я прекрасно знаю, чем это кончится. Мама спрашивает, где я их нахожу. Но я их не ищу, мне даже утруждаться не надо – они сами притягиваются ко мне как магниты. И мне кажется, что это никогда не кончится.